грустью.
И вышел.
56
Ское подождал, пока спустится соседка с четвертого этажа – благовоспитанная старушка. Она шла медленно, в левой руке несла матерчатый пакет (видно, отправилась за покупками в магазин), а правой держалась за перила. Ское проводил ее взглядом, и только когда за ней хлопнула дверь подъезда, он вытащил из кармана угольный карандаш и написал на побеленной стене недалеко от собственной двери:
Шершавые стены души,неровных ступеней обрыв.Подъезд моих дней номер триоткрыт.
Довольный собой, он убрал карандаш обратно в карман.
– Лишь бы борцы за чистоту не закрасили до съемок, – проговорил он себе под нос. – А после я сам побелю этот кусок стены.
Ское зашел в квартиру – ждать прихода Вадима и… Маши. Да, коза назвалась Машей, а он уже привык звать ее козой. Нужно перестроиться. Ское улыбнулся, вспомнив, как она мялась и нервничала, выбирая себе имя.
Маша явилась первой, и, кажется, это заставило ее нервничать снова. Она вошла и нерешительно остановилась посреди комнаты.
– Я набросал текст, – сказал Ское и протянул ей несколько листов. – Он не окончательный, можно что-то переделать. Если будут предложения – говори.
Маша взяла текст в одну руку, другой принялась неосознанно теребить свой козлиный нос. Ское уселся на краешек своего стола и наблюдал за ней, пока она читала.
– Здесь указано «стихотворение», а самого его нет.
– Потому что я не помню твое стихотворение дословно.
– То, которое я читала в клубе масок?
– Да, про глаза. Впиши его, пожалуйста, в сценарий.
– Ты уверен?
– Убежден просто.
Маша взяла ручку, подошла к столу, на котором сидел Ское, и стала неровным почерком вписывать стихотворение в пустое место на листке, которое он специально оставил.
Ское смотрел на ее ухо, на то, как заправлены за него короткие темные волосы. Они непослушно выбивались, потому что слегка кудрявились. Ухо покраснело – то ли от усердного письма, то ли Маша заметила, что Ское смотрит на нее, но постаралась не подать виду.
Скоро она закончила писать и протянула листки Ское.
– Дочитай сценарий до конца, – улыбнулся он.
– А, точно, – Маша шелестнула листками, ища место, где остановилась, и, найдя, уткнулась козьей мордой в буквы. – А тут, получается, тоже есть клуб масок?
– Да, в фильме он тоже есть.
– Со всеми этими людьми-енотами и так далее?
– С ними.
– И я снова буду читать перед ними свое стихотворение?
– Именно.
Раздался звонок в дверь, и Ское вышел из комнаты, чтобы открыть. Через минуту он вернулся в сопровождении Вадима.
– Маша, это Вадим. Вадим, это Маша, – представил он.
– Может, нам тоже надо было захватить из клуба маски? – спросил Вадим, глядя на неподвижное выражение морды козы. – Я соскучился по своей ежиной.
– Увидишь ее завтра, не волнуйся, – успокоил его Ское. – А сейчас займемся делом. Вадим, ты взял камеру?
– Конечно, – тот в доказательство приподнял объемную фотосумку, которую держал в руке.
– А вы уверены, что мы снимем что-то достойное такой компанией? Ну, то есть я хочу сказать, разве фильмы не снимает большая съемочная группа с кучей осветителей, гримеров, помощников и других?
– А коза шарит в съемках, – заметил Вадим. – Но гример тебе вряд ли пригодится, – добавил он и усмехнулся.
– Мы снимаем артхаус, – сказал Ское. – Осветители нам не нужны, воспользуемся естественным светом, всё как в жизни. С гримерами та же ситуация. А помощники… разве нам нужна помощь? – он улыбнулся.
– Разве что режиссеру, который не в первый раз назначает сам себя главным актером, нужна помощь психолога. Завышенная самооценка налицо, – пошутил Вадим. – Не бойся, коза, то есть Маша: ты попала в руки к профессионалу. Когда снимает Ское, все полорогие и копытные аплодируют стоя.
– Что ж, начнем, – сказал Ское, потому что ему уже не терпелось начать. – Прорепетируем сцену в подъезде.
Вадиму Ское дал указание снимать немного снизу, поэтому тот спустился на пару ступенек. Маше выдал угольный карандаш и показал на четверостишие, которое написал на стене заранее.
– Сейчас снимем сцену, где ты пишешь на стене стих.
– Но он уже написан, – возразила Маша.
– Вадим будет снимать со спины, слов видно не будет. Тебе останется лишь делать вид, что ты пишешь.
Маша кивнула. Она встала к Вадиму спиной, направила карандаш на стену и вдруг испуганно спросила:
– Сейчас ведь мы просто репетируем?
– Да, – сказал Ское.
– Тогда, может, пока без камеры? Просто прогоним сцену?
– Почему? Ты боишься камеры?
– Нет, просто… Ну ладно.
– Камера. Мотор.
– Подожди, – жалобно сказала Маша. – А я должна водить рукой в воздухе, вот так? – и она показала.
– Примерно, – согласился Ское.
– Ладно.
– Камера. Мотор…
– То есть мне не касаться стены? – снова прервала его Маша.
– Можешь касаться, но не сильно, чтобы не испортить уже написанное. Готова?
– Наверное.
– Может, не будем мучить оператора и начнем, когда актриса будет, наконец, готова полностью? – вмешался Вадим.
– Нет, начнем сейчас. В жизни обычно не бываешь готов к тому, что происходит, вот и здесь мы поймаем это состояние. Вадим, включай камеру.
– В смысле?.. – начала было говорить Маша, но Ское перебил ее:
– Пиши. Ты влюблена в него. Он за этой дверью. Пиши ему.
Маша осторожно покосилась на Ское – немного развернула к нему лицо в маске – и тут же снова уставилась на стену. Подняла дрожащую мелкой дрожью руку с карандашом.
И написала. Рядом с четверостишием Ское она вывела:
Шершавое сердце саднит,на теплом ветру теребяванильного неба бисквит.Я встречу тебя.
Маша поставила точку и уронила руку с карандашом так, словно только что разгрузила вагон с углем.
– Стоп, камера, – скомандовал Ское.
– У меня вылетело из головы, что писать не надо было. И я написала. Это плохо, да?
– Только что сочинила, экспромтом?
– Она же должна была просто водить рукой. Переснимем? – вставил Вадим.
– Да, только что. Увидела, что рядом он. Ну, то есть представила, что рядом он…
– Кто? – автоматически спросил Вадим.
– Я хочу сказать, представила, что влюблена в этого своего препода за дверью.
– Хорошо, – сказал Ское.
– Так мы будем снимать на чистовую? – спросил Вадим.
– Это и было на чистовую.
– Но я же испортила стену. И сцену. Наверное.
– Хорошо, – снова проговорил Ское, и это означало, что сцена снята. Вадим выключил камеру.
57
– Какая-то она деревянная, – сказал Вадим, когда Маша ушла, а Ское сбросил на компьютер файл с камеры.
– Такая и нужна, – ответил Ское.
– Тебя всегда устраивает то, что получается.
– Не всегда. Но в данном случае она подходит идеально. Просто ты пока этого не замечаешь.
– Зато замечаю другое. Что твоя коза – очередная жертва обаяния Ское Вильсона, принца коз и синеволосых принцесс.
– С чего ты взял?
– За время дружбы с тобой у меня открылся третий глаз, настроенный исключительно на влюбленных в тебя девушек. И он не простаивает без дела, этот глаз.
Ское усмехнулся.
– Ты утрируешь.
– Не понимаю, чего они на тебя кидаются? Почему, например, не на меня?
– Потому что я зайчик, а ты еж. А если серьезно, то Маша хороша именно своей деревянностью.
– Чего хорошего-то? Мы же не «Буратино» снимаем.
– У нас фильм о преподавателе, которого уволили из института, и влюбленной в него студентке.
